ФОРМИРОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ УГОЛОВНОГО ЖАРГОНА В ПРОФЕССИОНАЛЬНОМ ПРЕСТУПНОМ МИРЕ ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ

ВВЕДЕНИЕ

Уголовный жаргон – это особый социальный диалект, возникший и развивающийся в криминальной среде и имеющий свои семантико-стилистические особенности, отличающие его от литературного языка [1, с. 606–610]. Криминальный или «воровской» язык, «блатная музыка», «феня» является неотъемлемым элементом криминальной субкультуры, формирование которой указывает на более высокую степень развития преступного мира, выделение из него профессионального криминалитета.

В настоящее время исследователи различают разные виды уголовного жаргона, которые варьируются в зависимости от конкретной местности и занятий носителей криминального языка. Так, сегодня выделяют общеуголовный жаргон, носителями которого являются все представители криминалитета, жаргон профессиональных преступников и тюремный жаргон, используемый исключительно в местах лишения свободы. В настоящее время в «блатной музыке» учеными насчитывается более 15 тыс. слов и словосочетаний [2, с. 309–310] (по некоторым сведениям – 25 тыс. [3, с. 46–52]). Базируясь на грамматике и фонетике общенационального языка, уголовный жаргон имеет значительные социально-групповые и диалектные различия. При этом, по справедливому замечанию отдельных исследователей, «воровской» язык является неоднородным и динамичным, поскольку помимо устойчивого лексического пласта, на употребление которого, как правило, не влияют происходящие в обществе и государстве социально-экономические изменения, в уголовном жаргоне существуют лексические группы, возникающие и исчезающие вследствие протекания различных социальных процессов, затрагивающих преступный мир [4, с. 85–92]. Однако распространенность, структура и содержание уголовного жаргона сегодня существенно отличаются от дореволюционного периода России – времени, когда преступный язык только начинал формироваться.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ

Объектом настоящего исследования выступают вопросы формирования и развития уголовного жаргона как неотъемлемого элемента криминальной субкультуры профессионального преступного сообщества дореволюционной России.

Целью исследования является анализ особенностей формирования и развития уголовного жаргона как особого социального диалекта отечественной криминальной среды дореволюционного периода.

Методологическая база исследования представлена совокупностью общенаучных и частнонаучных методов, в числе которых применялись хронологический, сравнительный, формально-логический и некоторые другие методы исследования. Хронологический метод исследования использовался для определения времени зарождения уголовного жаргона в преступной среде дореволюционной России и анализа развития уголовного жаргона как неотъемлемого элемента криминальной субкультуры на разных этапах эволюции российского общества. Сравнительный метод использовался для определения отличительных особенностей развития криминального языка в дореволюционной России в различных исторических реалиях. Формально-логический метод применялся для определения содержания, основных функций «воровского» языка, используемого отечественным криминалитетом в рассматриваемый период времени.

РЕЗУЛЬТАТЫ И ИХ ОБСУЖДЕНИЕ

Общеизвестно, что основная цель существования тайного криминального языка – конспиративная. Уголовный жаргон издревле использовался для шифровки различных сообщений, передаваемых членами преступных группировок. Это было необходимо не только для того чтобы «непосвященные» не знали о планах и действиях преступников, но и для обеспечения неуязвимости от уголовного преследования. Криминальные элементы стремились скрыть свои истинные намерения от сотрудников правоохранительных органов, максимально их запутать и уйти от ответственности. Последнее дает основание полагать, что формирование и активное развитие уголовного жаргона в дореволюционной России началось именно после укрепления системы охраны правопорядка в государстве. Таким периодом в отечественной истории был XVII в., время, когда по завершении Смуты в государстве формировалась единая вертикаль власти, значительно укрепилось как центральное, так и местное управление, появились специализированные органы власти, деятельность которых была направлена на обеспечение общественной безопасности в стране, борьбу с преступностью.

Однако «источником» формирования особого «секретного» языка исследователи называют разные социальные группы. Отдельные ученые полагают, что появление уголовного жаргона связано с активизацией деятельности волжских разбойников в XVII–XVШ вв., другие – с происхождением условных языков низших слоев населения, промышляющих бродяжничеством и попрошайничеством (например, беглых крестьян и холопов) [5, с. 136–141]. Третьи считают, что истоки «воровского» языка восходят к так называемому офенскому языку. Офени – это коробейники, торговцы различными мелкими товарами, ходившие по населенным пунктам и предлагавшие местному населению разные изделия. В подтверждение данной точки зрения исследователи приводят пример появления выражения «ботать по фене», т. е. разговаривать на «воровском» языке [6, с. 540–545][7, с. 31–35]. Однако первые упоминания об использовании особого тайного языка связаны не только с коробейниками, но и с лицами, действительно, имеющими прикосновенность к преступной жизни. Так, в XVII в. голландский мемуарист И. Масса писал о том, что у бывших холопов, «гулящих» на свободе, существовал свой тайный язык, именуемый отверницей (новые слова в нем появлялись посредством «отворачивания» или «переворачивания» слогов слов, откуда и название) [8, с. 66–70]. Отдельно подчеркнем, что беглые холопы и крестьяне нередко добывали себе средства для существования разбоем, грабежом и воровством, используя этот социолект для конспирации. Это дает основания полагать, что с «офеней» можно отождествлять не только мелких торговцев, но и вообще лиц, «гулящих» на свободе и промышляющих «легким», но чаще всего преступным заработком, ввиду чего грани использования тайного языка по кругу лиц в этот период четко определить не представляется возможным.

На основании вышеизложенного полагаем, что формирующийся в этот период уголовный жаргон (или ранние формы воровского арго [9, с. 72]) по своей сути был социальным диалектом люмпенизированных слоев российского общества, нередко имеющих прямую прикосновенность к преступной жизни ввиду отсутствия у них постоянного заработка и вынужденных использовать различные методы конспирации (в том числе тайный язык) в связи с усилением охраны общественной безопасности в стране.

Так, можно заключить, что особо интенсивно уголовный жаргон в России начал формироваться приблизительно с XVII в., хотя в полном смысле слова зарождающийся тайный язык еще не был исключительно уголовным, поскольку его использовали и лица, не имеющие отношения к преступной деятельности (пример – мелкие торговцы).

Анализируя трансформацию «воровского» языка в дореволюционной России, отметим, что одним из наиболее информативных источников существования особого преступного социолекта были материалы дела Ваньки Каина – известного профессионального преступника XVIII в. Согласно сохранившимся сведениям, в воровской лексике представленного периода вместо понятия «вор» употребляли выражение «брат нашего сукна», отправиться на воровство значило «пойти на черную работу», мошенничать – «подавать милостыню», а совершить карманную кражу – «пошевелить в кармане», пьяных жертв преступления, в свою очередь, называли «сырыми». Примечательно, что уже в XVIII в. воры особым образом именовали пенитенциарные учреждения: тюрьмы – «каменным мешком», а застенки – «немшонной баней» [10, с. 46–48]. Языковед А. Шор справедливо относил особо активное развитие уголовного языка в России именно к XVIII в., связывая это с распространением краж в городской среде и интенсивным образованием преступных группировок [11, с. 128–132].

Также отметим, что в это время начался процесс утверждения уголовно-профессионального языка некоторых категорий преступников-профессионалов. К примеру, у карманников, наиболее мастеровитых воров, промышлявших кражами из карманов и ручной клади, в XVIII в. насчитывалось до 140 специальных жаргонизмов [12].

В XIX – начале XX в. в России, в свою очередь, с формированием преступных специализаций и выделением в среде «профессионалов» узких «специалистов» у каждого отчасти замкнутого профессионального преступного сообщества, выделяемого по специфике преступной деятельности, утвердился свой собственный уголовный жаргон [13, с. 77–83]. Так, в этот период складывается типология русской воровской речи: жаргон разбойников, воров антиквариата, домушников и т. д. Продолжает формироваться «универсальный» общеуголовный криминальный язык [14, с. 279–285].

Отдельно подчеркнем, что язык профессиональных преступников в XIX – начале XX в. в России активно пополнялся новыми лексемами. Например, в г. Санкт-Петербурге в этот период воровство стали именовать «торговлей», карманников – «мазуриками», а сам промысел воров – «темным товаром». «Склеиваться» на уголовно-воровском жаргоне означало договариваться о совершении группового преступления, наиболее мастистых воров именовали «мазами», а «затырщиками» или «шатунами» – преступников, принимающих и скрывающих «воровскую» добычу [15, с. 126–130]. Для свободного владения жаргоном преступнику в это время необходимо было запомнить слова из определенных тематических групп: наименования жертв преступления, орудий совершения преступных деяний, обозначение самого преступления (например, идти на «работу» или на «дело»), мест лишения свободы, предметов обихода и другое [4, с. 85–92]. Так, диалект преступников наполнился множеством новых лингвистических единиц, что способствовало формированию языка профессионального криминалитета [11, с. 128–132].

Также на активное развитие «воровского» языка в этот период указывает появление в России в XIX – начале XX в. серий различных словарей уголовного жаргона, где отражалась и сформировавшаяся к этому времени структура преступной иерархии. Так, лиц, занимающих высшее положение в криминалитете в данный период, именовали «иванами» (те, кого позже назовут «ворами в законе»). Чуть ниже в криминальной иерархии располагались «храпы». Они отличались от «иванов» отсутствием в поведении смелости и решительности, пребывали в состоянии «тихой» оппозиции и на все всегда «храпели» (отсюда и название). «Игроки» – это профессиональные мошенники, шулеры дореволюционного периода. «Шпанки» занимали низшее положение в преступном мире этого времени, их воспринимали как покорное большинство, всячески эксплуатировали и заставляли выполнять не только свою, но и чужую работу в местах лишения свободы [16, с. 56–57].

Как видим, основная функция уголовного жаргона накануне крушения Российской империи в преступном мире сводилась к конспиративной или криптолалической, заключавшейся в сокрытии истинных намерений преступников от лиц, не имеющих отношения к криминальным кругам. Помимо кодирования информации преступники посредством использования тайного языка могли выявить подосланных правоохранительными органами лиц, не владеющих необходимыми навыками «вербальной техники». Кроме того, тайный язык выполнял коммуникационную функцию, поскольку преступники с помощью особых лексем «обслуживали» свою общественно опасную деятельность, обменивались необходимой криминальной информацией. Также посредством использования тайных слов и выражений преступники проводили иерархическую «диагностику», идентифицировали своих «коллег» по преступному «ремеслу».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, на разных этапах развития отечественного криминалитета по изменениям, происходящим в уголовном жаргоне, можно судить о трансформации преступной среды в целом. Уголовный жаргон в дореволюционный период в России начал активно формироваться и использоваться люмпенизированными слоями населения начиная с XVII в., времени укрепления власти на местах и в центре, усиления государственных мер борьбы с преступностью. Тайный язык носил идентификационную, коммуникативную и конспиративную функции. Формирование особого «воровского» языка как элемента криминальной субкультуры в этот период указывало на качественное изменение российского криминального мира, выделение из преступной среды сообщества преступников-профессионалов, для обеспечения нормального существования которого требовалась усиленная конспирация, создаваемая, в том числе, посредством внедрения в жизнь особой системы общения. В результате этого к концу XIX – началу XX в. «воровской» язык стал неотъемлемой частью криминальной субкультуры, сохраняющей и приумножающей традиции и обычаи профессионального криминалитета и формирующей у носителей тайного языка особое мировоззрение и образ мышления.